Решительное отсутствие подтекстов.
18.01.17
я всё делаю правильно.
У меня созрел очень болезненный пост. Но просто надо, потому что держать в себе тяжко. И лучше, чем сюда - это невозможно нигде.
В свете ушедшего ноября - я окончательно перестаю жалеть обо всех вроде как безумных решениях и поступках в своей жизни.
Это было глупо, но надолго. Он нашёл меня на дневниках, конечно на дневниках) Я без понятия как, скорее всего случайно, как всё в этой жизни. Мне было 23, ему 19) Боже, как это было чудовищно давно, но как хорошо я всё помню.
читать дальшеЯ год как работал в художке. И пришёл он ко мне туда. На Тверскую. Был апрель и солнце.
Собственно снесло мне крышу так быстро, как это только возможно.
На следующий день я уже брал билеты на первый в своей жизни концерт Арбениной. Его - тоже.
А потом он принёс мне нормальный такой шмат гранита и сказал, что это из Питера и я обязательно должен там побывать. А я ещё как раз не был.
И мы брали первые в моей жизни билеты в ПИТЕР. И это был июль. И это было так, как бывает, когда ты втюрился первый раз на всю катушку - и всё хорошо. Настолько хорошо, что то, что пишут в книжках - просто детский лепет! У нас было - круче.
Он мастерски дефилировал по залам Эрмитажа так, чтобы мы не пропустили ни одного зала. Мы месили дома кровавую мэри и кроме её компонентов в холодильнике - не было ничего. Чинили газовую колонку в съемной хате, нашли бар Чердак и с тех пор он мой любимый в Питере. Познакомились там с офигенным барменом - и я каждый год теперь - проверяю, работает ли он там.
Работает. И Эрмитаж работает.
Был Музей музыки и Ахматовой, отваливающиеся ноги и крышесносное всё.
Я был эмоционален и бессмысленен) Он был не более моего осмысленен, но менее эмоционален внешне) Но целовались перед его электричкой на Курском так, что собирали овации.
На первом этаже тогдашней художки был бар Лакантина. Там-то мы всегда и сидели. Его ликвидировали в начале 2016го. Из того помещения художка съехала в 2013м, кажется, но там было лучше, чем на павелецкой. Одно из мучительно любимых мест в Москве.
Мы расстались в октябре. Не по моей инициативе, но вроде как так было нужно. Мне было плохо. Так же сильно плохо, как было хорошо до.
Он подарил мне кольцо, которое купил в Барселоне. Уже когда мы расстались - серебряное, с совой. Оно чуть спадало и я положил его в кошелёк - уменьшить. Это был единственный раз в моей жизни, когда у меня украли кошелёк. И я поднял всю охрану района, и бегал ночью кругами сначала в ярости, потом в бессилии - но его не нашли. А уже дома меня крыло такой истерикой, будто у меня поубивали всю семью.
Я мучился ещё года два - потом заказал такое же у ювелира за какие-то дикие деньги - и оно теперь лежит у меня в шкатулке. Не совсем оно, но всё же.
А эти два года беспросветного ада после того октября, когда меня рвало на части - и он был везде, в каждом сне, в портретах, которые я с него рисовал и писал, во встречах раз в 4-5 месяцев. А потом реже. И часто - когда я ждал по два часа, а он не приходил. Это было что-то нездоровое, ненормальное, но чудовищно сильное.
И через полтора года после расставания, за сутки перед моей помолвкой с другим человеком - он попросил меня приехать. И я собрался и поехал. И не один тормоз не сработал! И эта была прекрасная, абсолютно прекрасная ночь. И я отлично знал, что в его сторону тормоз - у меня не работал никогда.
А как мы дрались в художке, ооо) И я уважаю вещи! И я их не порчу. А тут я портил их со страстью)
Таскались по книжным ярмаркам. Я помог ему устроиться в издательство, потому и таскались. На какую-то днюху он дарил мне сказки на немецком и трёхтомник Бродского.
Его съемная хата на октябрьской, черная кошка и сестра. Его уроки вокала на улице 1905го.
Он всегда писал мне, когда было плохо. Раз в месяца четыре, бывало и чаще. Как-то он где-то выложил фотку своего рабочего стола дома - по центру был пришпилен мой рисунок, что я ему дарил. Помню я удивился, но был рад.
Раза два за уже не помню сколько лет он почти соглашался с тем, что расставаться тогда - не стоило. Но в последний момент пугался - и пропадал снова. В такой дикий, беспросветный туман и отключку, что я сходил с ума.
И мне всегда было важно то, чтобы с ним ничего не случилось, потому что......сложности и поводы были. Помню выхватил он меня в 2013м перед моим очередным поездом в Питер, на полчаса, опять что-то натворил и каялся мне, что дурак. Я ругался, естественно, он сопел, потом говорил, что ему стало лучше.
За последние три года мы виделись два раза. Говорили что да как. Он вроде как всё работал в издательствах, то в одном то в другом и костерил начальство, учил индийский, что-то рисовал, в общем взял себя в руки.
У меня был и есть диск. С моим любимым фильмом Люка Бессона "Голубая Бездна". И я давал ему посмотреть его, ещё когда мы встречались.
И он никак не мог мне его отдать. А мне было принципиально, диск-то любимый) И много раз уже вот-вот - почти - и никак. До смешного я бился за эту последнюю свою вещь у него.
Он отдал его весной 2016го, спустя пять лет. Собственно это и оказалась наша последняя встреча. Перед той самой несчастной проходной, перед художкой. Три минуты. Он почему-то был будто смущён и говорил, что со здоровьем нелады, но не суть. Он вернул мне диск, мы обнялись и он сказал мне в ухо "Прости, что я был такой мудак". Я сказал, что брось, всё хорошо. Он кивнул и ушёл.
Летом он писал, что принимал роды у собаки. Один щенок был с жуткой патологией и ему пришлось дать добро на усыпление. Мучился ужасно, я его успокивал, решили встретиться - и классически, как в добрые старые времена - сорвалось. Он не смог.
И вот хуже всего то, что ТЕПЕРЬ я точно, абсолютно точно знаю, где его найти.
Железнодорожный. Пуршевское. Два метра под мёрзлой землёй.
В любое время. Когда мне удобно. Я могу приехать и увидеть. Одну из моих любимых его фоток. На кресте.
В рубашке, которую мы выбирали вместе, чтобы я в ней его нарисовал.
Портрет за шкафом. И я уверен, что он со мной останется, хоть он мне уже не нужен.
Но знаете ли, такая определённость мне НАХЕР не нужна. Да ненавижу я её теперь и видал всё в том же гробу!
Но она есть. И каждый день я совершенно внезапно наталкиваюсь на неё мыслями, как на огромную каменную стену.
Так не должно было быть.
Но я не жалею. И если б я тогда не приехал... Я приезжал всегда, по первому его зову, не взирая на то с кем я и как жил. И ЭТО было правильно.
И после всего этого.
Я просто очень хочу жить. Но совсем по-другому. После такого ничего не может остаться как прежде, ни внутри, ни вокруг. Всё скомкалось, как лист бумаги с карандашным наброском. И вот когда его разгладил обратно - почти всё уже не так. Что-то размазалось, что-то стёрлось. И всё мятое и в заломах.
Поэтому чудовищно хочется жить.
я всё делаю правильно.
У меня созрел очень болезненный пост. Но просто надо, потому что держать в себе тяжко. И лучше, чем сюда - это невозможно нигде.
В свете ушедшего ноября - я окончательно перестаю жалеть обо всех вроде как безумных решениях и поступках в своей жизни.
Это было глупо, но надолго. Он нашёл меня на дневниках, конечно на дневниках) Я без понятия как, скорее всего случайно, как всё в этой жизни. Мне было 23, ему 19) Боже, как это было чудовищно давно, но как хорошо я всё помню.
читать дальшеЯ год как работал в художке. И пришёл он ко мне туда. На Тверскую. Был апрель и солнце.
Собственно снесло мне крышу так быстро, как это только возможно.
На следующий день я уже брал билеты на первый в своей жизни концерт Арбениной. Его - тоже.
А потом он принёс мне нормальный такой шмат гранита и сказал, что это из Питера и я обязательно должен там побывать. А я ещё как раз не был.
И мы брали первые в моей жизни билеты в ПИТЕР. И это был июль. И это было так, как бывает, когда ты втюрился первый раз на всю катушку - и всё хорошо. Настолько хорошо, что то, что пишут в книжках - просто детский лепет! У нас было - круче.
Он мастерски дефилировал по залам Эрмитажа так, чтобы мы не пропустили ни одного зала. Мы месили дома кровавую мэри и кроме её компонентов в холодильнике - не было ничего. Чинили газовую колонку в съемной хате, нашли бар Чердак и с тех пор он мой любимый в Питере. Познакомились там с офигенным барменом - и я каждый год теперь - проверяю, работает ли он там.
Работает. И Эрмитаж работает.
Был Музей музыки и Ахматовой, отваливающиеся ноги и крышесносное всё.
Я был эмоционален и бессмысленен) Он был не более моего осмысленен, но менее эмоционален внешне) Но целовались перед его электричкой на Курском так, что собирали овации.
На первом этаже тогдашней художки был бар Лакантина. Там-то мы всегда и сидели. Его ликвидировали в начале 2016го. Из того помещения художка съехала в 2013м, кажется, но там было лучше, чем на павелецкой. Одно из мучительно любимых мест в Москве.
Мы расстались в октябре. Не по моей инициативе, но вроде как так было нужно. Мне было плохо. Так же сильно плохо, как было хорошо до.
Он подарил мне кольцо, которое купил в Барселоне. Уже когда мы расстались - серебряное, с совой. Оно чуть спадало и я положил его в кошелёк - уменьшить. Это был единственный раз в моей жизни, когда у меня украли кошелёк. И я поднял всю охрану района, и бегал ночью кругами сначала в ярости, потом в бессилии - но его не нашли. А уже дома меня крыло такой истерикой, будто у меня поубивали всю семью.
Я мучился ещё года два - потом заказал такое же у ювелира за какие-то дикие деньги - и оно теперь лежит у меня в шкатулке. Не совсем оно, но всё же.
А эти два года беспросветного ада после того октября, когда меня рвало на части - и он был везде, в каждом сне, в портретах, которые я с него рисовал и писал, во встречах раз в 4-5 месяцев. А потом реже. И часто - когда я ждал по два часа, а он не приходил. Это было что-то нездоровое, ненормальное, но чудовищно сильное.
И через полтора года после расставания, за сутки перед моей помолвкой с другим человеком - он попросил меня приехать. И я собрался и поехал. И не один тормоз не сработал! И эта была прекрасная, абсолютно прекрасная ночь. И я отлично знал, что в его сторону тормоз - у меня не работал никогда.
А как мы дрались в художке, ооо) И я уважаю вещи! И я их не порчу. А тут я портил их со страстью)
Таскались по книжным ярмаркам. Я помог ему устроиться в издательство, потому и таскались. На какую-то днюху он дарил мне сказки на немецком и трёхтомник Бродского.
Его съемная хата на октябрьской, черная кошка и сестра. Его уроки вокала на улице 1905го.
Он всегда писал мне, когда было плохо. Раз в месяца четыре, бывало и чаще. Как-то он где-то выложил фотку своего рабочего стола дома - по центру был пришпилен мой рисунок, что я ему дарил. Помню я удивился, но был рад.
Раза два за уже не помню сколько лет он почти соглашался с тем, что расставаться тогда - не стоило. Но в последний момент пугался - и пропадал снова. В такой дикий, беспросветный туман и отключку, что я сходил с ума.
И мне всегда было важно то, чтобы с ним ничего не случилось, потому что......сложности и поводы были. Помню выхватил он меня в 2013м перед моим очередным поездом в Питер, на полчаса, опять что-то натворил и каялся мне, что дурак. Я ругался, естественно, он сопел, потом говорил, что ему стало лучше.
За последние три года мы виделись два раза. Говорили что да как. Он вроде как всё работал в издательствах, то в одном то в другом и костерил начальство, учил индийский, что-то рисовал, в общем взял себя в руки.
У меня был и есть диск. С моим любимым фильмом Люка Бессона "Голубая Бездна". И я давал ему посмотреть его, ещё когда мы встречались.
И он никак не мог мне его отдать. А мне было принципиально, диск-то любимый) И много раз уже вот-вот - почти - и никак. До смешного я бился за эту последнюю свою вещь у него.
Он отдал его весной 2016го, спустя пять лет. Собственно это и оказалась наша последняя встреча. Перед той самой несчастной проходной, перед художкой. Три минуты. Он почему-то был будто смущён и говорил, что со здоровьем нелады, но не суть. Он вернул мне диск, мы обнялись и он сказал мне в ухо "Прости, что я был такой мудак". Я сказал, что брось, всё хорошо. Он кивнул и ушёл.
Летом он писал, что принимал роды у собаки. Один щенок был с жуткой патологией и ему пришлось дать добро на усыпление. Мучился ужасно, я его успокивал, решили встретиться - и классически, как в добрые старые времена - сорвалось. Он не смог.
И вот хуже всего то, что ТЕПЕРЬ я точно, абсолютно точно знаю, где его найти.
Железнодорожный. Пуршевское. Два метра под мёрзлой землёй.
В любое время. Когда мне удобно. Я могу приехать и увидеть. Одну из моих любимых его фоток. На кресте.
В рубашке, которую мы выбирали вместе, чтобы я в ней его нарисовал.
Портрет за шкафом. И я уверен, что он со мной останется, хоть он мне уже не нужен.
Но знаете ли, такая определённость мне НАХЕР не нужна. Да ненавижу я её теперь и видал всё в том же гробу!
Но она есть. И каждый день я совершенно внезапно наталкиваюсь на неё мыслями, как на огромную каменную стену.
Так не должно было быть.
Но я не жалею. И если б я тогда не приехал... Я приезжал всегда, по первому его зову, не взирая на то с кем я и как жил. И ЭТО было правильно.
И после всего этого.
Я просто очень хочу жить. Но совсем по-другому. После такого ничего не может остаться как прежде, ни внутри, ни вокруг. Всё скомкалось, как лист бумаги с карандашным наброском. И вот когда его разгладил обратно - почти всё уже не так. Что-то размазалось, что-то стёрлось. И всё мятое и в заломах.
Поэтому чудовищно хочется жить.